Я взглянул на нее, стоящую совсем рядом со мной, и подумал: «А с чего, собственно говоря, расстраиваться?» В своей зеленой широкополой шляпе, в длинных перчатках и белых атласных панталонах она была просто великолепна. Я с восхищением смотрел на нее. Она внимательно смотрела на меня большими зелеными глазами, пытаясь уловить мое настроение.
Я притянул ее к себе. Она продолжала теребить пальцами мои волосы. Потом поцеловала меня в щеку и промурлыкала:
— Ты очень сладкий, — и поцеловала опять. — Ты действительно не злишься на свою малышку за то, что она такая глупая?
— Злюсь? Я думаю, что ты милая и веселая.
Я поцеловал ее.
— А ты мне нравишься, — сказала она. — Ты такой выдержанный. Ты наверняка вообще никогда не злишься. — Она снова стала перебирать мои волосы. — Ведь правда?
— Никогда, — подтвердил я.
— У тебя такой характер, что ты и мухи не обидишь, верно?
— Конечно, — ответил я. — С моим-то характером.
Мне хотелось спросить, не приняла ли она нож в моем кармане, на котором сидела, за что-нибудь совсем другое.
— Ты мягкий человек, и я знаю, почему ты такой, — улыбаясь, продолжила она.
— Почему?
— Потому, что ты еврей. Еврейские мужчины всегда такие мирные и сдержанные.
— Да, — подтвердил я. — Они такие все без исключения.
— Ты мне нравишься. — Она поцеловала меня и промурлыкала: — А тебе нравится твоя девочка?
— Да. Ты мне нравишься. Ты милая и симпатичная.
Она мурлыкала, как котенок, и, не останавливаясь, перебирала мои волосы. Потом она покрыла мое лицо теплыми влажными поцелуями. Потом мы посмотрели друг на друга и дружно расхохотались. Она начала гоняться за мной по всему номеру и стукать меня своими резиновыми накладками по голове. Мы резвились до тех пор, пока совершенно не выбились из сил.
Она подобрала туфли, чулки, сумочку и платье и ушла в ванную. До меня донесся звук душа. Я растянулся на диване и стал ждать. Минут через тридцать она вернулась, приведя себя в полный порядок. На ее лице была свежая косметика. На ней была вся ее одежда, за исключением шляпы и перчаток. Ее роскошные черные волосы были тщательно уложены в величественную прическу.
— Ты прекрасна, как прекрасная королева.
— За это, Милашка, ты можешь поцеловать мою руку.
Я прижал ее гладкие пальцы к своим губам. Показав на проигрыватель, книжную полку и бар, я предложил ей занять себя самостоятельно и ушел в ванную. Торопливо приняв душ и одевшись, я вышел и позвонил Чико:
— Подавай сразу, как только все будет готово.
Через двадцать минут два официанта вкатили в номер накрытый столик. Весь остаток вечера мы соблюдали приличия и провели время за милой болтовней. Когда она собралась и подошла к двери, я открыл сумочку и засунул туда пятьдесят долларов. Она улыбнулась и, сделав реверанс, сказала:
— Благодарю вас, добрый сэр.
Уже в открытых дверях она остановилась и обернулась ко мне. Мы нежно взглянули друг на друга, и она бросилась в мои объятия. Я закрыл дверь, поднял ее на руки, отнес в спальню и выключил свет.
В половине пятого утра я встал, принял душ и оделся. Я уже собрался уходить, когда она открыла глаза. Увидев меня, она улыбнулась и, протянув ко мне руки, позвала:
— Милашка!
Я наклонился и поцеловал ее. Она еще несколько мгновений удерживала меня, а затем прошептала:
— Я люблю тебя, Милашка.
Еще ни одна женщина не говорила мне этого так просто и буднично, без какой-либо ненужной наигранности. Я сел на край кровати и погладил ее руку. Затем мы просто молчали и долго смотрели друг на друга. Черные волосы обрамляли ее немного бледное лицо. Ее тушь, румяна и губная помада почти стерлись и слегка размылись. Она улыбнулась и повторила:
— Милашка, я тебя люблю.
— Хочешь быть моей постоянной девушкой? — спросил я.
— Да, хочу, — ответила она.
— Хочешь жить здесь вместе со мной? — спросил я.
— Да, хочу, — сказала она. Я достал свой ключ и вложил в ее руку.
— Хорошо. После того как отдохнешь, привози свои вещи и устраивайся здесь. Я предупрежу регистратуру.
Она кивнула и сказала:
— Хорошо. Поцелуй меня.
Я поцеловали направился к двери.
— Я не знаю о тебе ничего, даже как тебя зовут, но я люблю тебя, Милашка, — произнесла она. Я остановился, уже взявшись за дверную ручку.
— А я знаю про тебя совершенно все.
— Правда? — удивленно спросила она. — А что ты знаешь про меня?
— Тебя зовут Ева Мак-Клэйн, ты очень славная, и я тебя люблю.
Я шагнул за дверь.
— Милашка, я люблю тебя… люблю тебя, — провожал меня ее шепот.
Я подкрепился в закусочной-автомате, поймал такси и доехал до Деланси-стрит. Друзья ждали меня в «кадиллаке» у входа в салун Толстого Мои. Рядом с Максом на сиденье лежал сверток.
— Виски с начинкой? — спросил я.
— Да. Две бутылки и дюжина стаканов.
— Ну что, можно трогать? — поинтересовался Косой.
— Давай поехали, — ответил Макс.
Мы оставили машину в гараже недалеко от Бродвея и пешком добрались до детективного агентства Зеспуса. Было начало седьмого. К нашему удивлению, агентство было уже открыто. За столом в приемной белобрысый малый читал какую-то газету. Макс вежливо произнес:
— У нас назначена встреча с мистером Зеспусом.
— Что-то вы, ребята, рановато. Он еще не скоро появится. — Белобрысый обвел нас взглядом и добавил: — Ищете работу?
Макс улыбнулся:
— Да, блондинчик, это то, что нам необходимо.
— Не надо называть меня блондинчиком, — раздраженно произнес парень. — У вас есть какой-нибудь опыт детективной работы по срыву забастовок? И вообще хоть какой-нибудь детективной работы?