Однажды в Америке - Страница 63

— Эй, Башка, очнись. Неужели, мое присутствие и впрямь так сильно действует на тебя?

Эмоции переполняли меня. Как ей доказать, что она и впрямь оказывает на меня необыкновенно сильное воздействие? Тоном Далиды она заметила:

— О Башка, ну ты и тип!

Разговор вела в основном она, и все, о чем бы она ни говорила, звучало оригинально, остроумно, восхитительно. Я потерял дар речи и сидел, нежно лаская ее маленькую ручку, любуясь движением ее губ, трепетом шелковистых ресниц, блеском зеленых глаз. Я был восхищен ее одновременно и простым, и шикарным костюмом и сказал ей об этом. Все, что было связано с ней, находилось в совершенной гармонии. Наша сорокаминутная поездка, казалось, заняла не более двух минут. Метрдотель ресторана почтил нас своим личным вниманием. Роскошный обед из десяти блюд, который я заказал по желанию Долорес, доставил бы истинное наслаждение любому гурману. Долорес ела с аппетитом молодого, прекрасного животного; я же, то ли потому, что был слишком озабочен ухаживанием за своей спутницей, то ли по причине ранее съеденных гамбургеров, лишь совсем немного поклевал из своих тарелок.

Долорес потрепала меня по руке и сказала:

— С твоей стороны было бы прекрасным жестом пригласить шофера пообедать с нами.

Я подозвал старшего официанта и сказал, чтобы он пригласил Джимми. Официант поклонился и ответил:

— Его уже обслужили в зале для шоферов. Это предусмотрено правилами ресторана.

Мы с Долорес рассмеялись, как будто это была очень смешная шутка.

После обеда мы пошли прогуляться минут пятнадцать по приятной, похожей на загородную, местности. Долорес с довольным видом курила сигарету. Я неожиданно поддался странному импульсу: прежде чем достать сигару из кармана, я осмотрел обочину дороги, ища глазами брошенный окурок. Когда я объяснил Долорес, что искал, она рассмеялась и, взяв меня за руку, сказала:

— Зов далекого прошлого, да? Я так рада за тебя, дорогой, но…

— И она печально покачала головой. — Эта ужасная жизнь, которой вы живете…

Я напряженно молчал. Она почувствовала, что я не желаю обсуждать мою жизнь, и сменила тему разговора.

Я был глубоко взволнован: она назвала меня «дорогой». Это говорило о том, что она неравнодушна ко мне. «Да, — думал я. — Да, моя ненаглядная. Ради тебя я готов вести любой образ жизни, какой ты только пожелаешь. Я уйду в отставку. Я выйду из дела и завяжу, если ты скажешь, — что надо завязать… У меня распихано, по хранилищам около ста тысяч долларов, и я кину их к ногам Долорес и попрошу ее выйти за меня замуж. Да, я сделаю ей предложение; когда мы будем ехать назад. Я займусь каким-нибудь легальным бизнесом в каком-нибудь небольшом городке. Я куплю дом где-нибудь вдали от вони большого города. Нас будет трое! Долорес, я и наш ребенок».

Я начал мурлыкать себе поднос: «Птицы поют для меня и для милой моей». Забыл, как там, к черту, дальше? Ничего, попрошу Косого, чтобы он сыграл эту песню на нашей свадьбе. Да, это будет крутой поворот. Макс будет моим шафером. Ну и удивятся же они, когда услышат от меня, что я собираюсь жениться на своей любимой и уйти в отставку. Да, и она тоже уволится. Хватит ей танцевать. Ха, если верить всем этим вшивым киношным историям про бандитов, откалывающихся от своих корешей, то получается, что парень, который завязал, обязательно попадает в расход. Фигня все это. Такого никогда не бывает в реальной жизни. Какое дело остальным, если парень действительно завязал и думает о собственном бизнесе? Доля оставшихся только увеличится. Когда мы подходили к машине, Долорес сжала мою руку.

— О чем ты так радостно напеваешь, дорогой?

«Ты совсем скоро узнаешь об этом, моя прелесть, совсем скоро». Когда я помогал ей устроиться в машине, моя душа парила высоко в небе.

— Давай обратно к театру, малыш. И не гони по дороге, — весело пропел я, обращаясь к Джимми, и сунул ему сигару. Жизнь была прекрасна. Я тоже куплю себе лимузин и приглашу Джимми работать на меня. Но я не буду обращаться с ним как с шофером. Я буду обращаться с ним как с равным, как с достойным человеком. Он отличный парень. Да. И я тоже отличный парень. И еще я тщеславный ублюдок! Я взял Долорес за руку и начал без тени сомнения:

— Долорес, дорогая, этот день станет самым счастливым в моей жизни. Я никогда и ни с кем не чувствовал себя так хорошо и уютно, как с тобой, моя дорогая.

Она улыбнулась, теребя мою руку, и ответила:

— На самом деле? Я рада.

Ее ответ и улыбка были восприняты мной как признаки того, что все уже в принципе решено, и я пошел напрямик:

— Долорес, дорогая, я люблю тебя. Я хочу на тебе жениться.

Полностью отдавая себе отчет в своих действиях, я обнял ее одной рукой и попытался поцеловать.

Охнув от неожиданности, она отпрянула от меня и удивленно сказала:

— Но мы почти совсем не знаем друг друга. Кроме того…

Я не дал ей договорить.

— После нашей свадьбы мы узнаем друг друга гораздо лучше и…

Она перебила меня и спокойно произнесла:

— Мне уже давно надо было поговорить с тобой. Впрочем, думаю, что это можно сделать и сейчас. Ты не дал мне закончить как раз тогда, когда я хотела сказать, что уже обручена и собираюсь выйти замуж. Кроме того, я уезжаю в Голливуд. У меня заключен контракт на время съемок картины, и я надеюсь, что мне удастся там остаться.

— Что? — растерянно, спросил я. — Когда ты уезжаешь?

— В воскресенье вечером.

Мне показалось, что я тону. Что во мне не так? Почему я ей так противен? Какая причина разрушила то прекрасное настроение, в котором мы находились? Она уже не была той приветливой Долорес, что сидела рядом со мной всего минуту назад. Теперь она была холодной и отчужденной. Почему? Ведь казалось, что совсем, совсем недавно наши чувства были обоюдны. И вот теперь такое ее поведение. Я не мог этого понять. Может быть, она просто дразнит меня?