Однажды в Америке - Страница 61

— И каково наше участие во всей этой нелепице? — спросил я.

— Они заявили, что приобрели машину с вашей помощью.

— Нас обвиняют в причастности к любому странному происшествию в Ист-Сайде, — печально заметил я.

— Совершенно верно, Башка. Ладно, к счастью, покойник умер сам, так что с этой стороны вам не грозят какие-либо особые неприятности. И Химмельфарбы очень уклончивы в своих объяснениях относительно предназначения печатной машины. Поэтому я думаю, что будет достаточно легко погасить интерес прокурора и полиции к этому случаю.

— Сколько? — спросил Макс, извлекая пухлую пачку денег.

— Парочка изображений Кливленда решит дело.

Макс отсчитал две тысячедолларовые, купюры и швырнул их на стол. Партийный босс рассмеялся:

— Да, на пользу дела, но не на пользу дела Химмельфарбов.

Макс встал со стула.

— Есть что-нибудь еще?

Партийный босс с улыбкой пожал плечами. Он вышел на улицу вместе с нами и, когда мы уже отъезжали, прокричал нам вслед:

— Ну и в чем дело? Есть что-нибудь еще?

— Дразнится, гад, — зло сказал Макс. — Конечно, у него хорошее настроение. Получил две штуки ни за что.

— Ну, кое-что ему придется отстегнуть прокурору и полиции, — заметил я.

— Да, наверное, какую-то часть отдаст. Но уверяю тебя, что это будет совсем небольшая часть.

— Пожалуй, — согласился я. — И это показывает силу денег.

— Да, ты прав, Башка. Это показывает, что любого можно купить за заварные пирожные.

— Да, — согласился я.

— Да, — подтвердил он.

Наконец-то судьба улыбнулась мне. Вышло так, что в то утро я первым появился в нашей комнате и был один, когда зазвонил телефон. Это была Долорес, которая звонила своему брату, Толстому Мои. Когда я вдруг понял, кто звонит, то от неожиданности меня бросило в дрожь, и на короткое время я потерял дар речи. Затем вся моя долго сдерживаемая страсть по Долорес прорвала плотину. Я просил, я умолял, я взывал, я увещевал до тех пор, пока она наконец великодушно не сдалась и не назначила мне свидание тем же вечером.

— Хорошо, хорошо, Башка, — смеясь над моей горячностью, ответила она. — Ты просто ошеломил меня своим напором. Значит, сегодня. Но у меня выступление, и я не смогу освободиться раньше половины шестого. Тебя это устраивает? — Затем с легким оттенком кокетства она спросила: — Ты еще не видел моего номера?

Видел ли я ее танец в этом представлении? Если бы она только знала, сколько раз я сидел в темном партере, сгорая от страсти.

— Нет, но с удовольствием посмотрю, — соврал я.

— Хорошо, Башка, это я беру на себя. Я оставлю тебе билет в кассе, а через двадцать минут после спектакля жди меня около служебного выхода. Хорошо?

— До того времени я буду как на иголках, — ответил я. Она мило рассмеялась:

— Очень неожиданно, но ты, оказывается, умеешь говорить приятные вещи. А сейчас, пожалуйста, позови Мои, а то я забуду, о чем собиралась с ним поговорить.

— Эй, Мои! — крикнул я. — Тут звонит твоя сестра, Долорес.

— Кто? Долорес? Хорошо, иду!

Я смотрел на толстого, неуклюжего Мои, стоящего у телефона, и сравнивал его с гибкой, ослепительно яркой, грациозной Долорес. Они походили друг на друга, как полынь и орхидея. Помимо своей воли я напрягал слух и прислушивался к разговору. Я понял, что Долорес договаривается с братом о посещении могилы родителей перед ее отъездом из города. Я попытался уяснить из реплик Мои, куда она уезжает, но не смог. Она хотела побывать на кладбище в воскресенье. Мои ответил:

— Не уверен, что смогу. Надо спросить у Макса, а его пока нет.

— Все в порядке! — крикнул я. — Считай, что у тебя в воскресенье выходной. И я тебе дам машину с шофером для поездки на кладбище.

Повесив трубку. Мои с признательной улыбкой сказал:

— Долорес просила передать тебе большое спасибо за машину и шофера.

— А, ерунда, — ответил я и как бы мимоходом поинтересовался: — Куда она собирается? В путешествие?

— Ты разве не слышал? Малышка получила приглашение из Голливуда. Ей предложили небольшую танцевальную роль в музыкальной картине.

Сердце упало у меня в груди, и я не стал больше ничего спрашивать.

Я поспешно вышел на улицу, чтобы не встречаться с Максом, но одумался и, вернувшись назад, сказал Мои:

— Меня сегодня не будет остаток дня, по личному делу. Передай Максу, что я с ним созвонюсь и все объясню.

Я чувствовал себя как школьник, отправляющийся на первое свидание. Я поймал такси и, вернувшись в свой отель, занялся лихорадочными приготовлениями. Я извлек из гардероба и разложил на кровати все свои костюмы. Мой выбор остановился на темно-синем, в узенькую серую полоску. Он был практически новым и, несмотря на консервативность стиля, выглядел достаточно модно. Я торопливо перерыл ящик с рубашками и извлек самую белоснежную и накрахмаленную. Я перебрал всю свою обувь, но ни одна из пар не устроила меня, поэтому я решил, что позднее сгоняю на Пятую авеню и куплю новые ботинки. А заодно присмотрю там галстук пошикарней.

Кстати, могу купить сразу и новую шляпу, может быть, котелок. Котелок? Нет, не годится. Котелок не для моего лица — оно у меня слишком румяное и упитанное. Я рассмеялся над собой: какое же оно упитанное? Я вовсе не был упитанным. Я посмотрел на себя в большое зеркало на двери гардероба. У меня не было лишнего мяса ни на лице, ни на теле. Только кости и мускулы — я был в отличной форме. И мне, в отличие от многих других, не нужны набивные плечи. Ну, разве что самую малость подбитые, чтобы лучше сидел пиджак. И, пожалуй, лучше снять кобуру. Револьвер портит осанку. Но нож я оставлю, я без него все равно что голый. А ты неплохо выглядишь, верно, дружище Башка? Рост почти сто восемьдесят… Ну ладно, ладно, сто семьдесят девять. Это почти сто восемьдесят.