Однажды в Америке - Страница 56

— Сплошное ничего. На западном фронте без перемен.

Так что почти все утро мы провели за картами. Время от времени Мои приводил людей, которые делились с нами своими пустяковыми проблемами. Потом пришел раввин из соседней синагоги. Говоря на идише, он поведал нам душещипательную историю о неожиданной смерти в очень бедной семье:

— Нет ни места на кладбище, ни денег на похороны.

Макс позвонил на кладбище и попросил отвести участок за наш счет. Он разрешил раввину воспользоваться услугами нашего похоронного бюро и выбрать у нас на складе любой из сосновых гробов. История, рассказанная раввином, напомнила мне о положении, в котором когда-то оказалась наша семья, и я выделил для похорон катафалк и два автомобиля.

— Да благословит вас Бог, джентльмены. Я помолюсь за вас, — сказал раввин.

Мне хотелось, чтобы он побыстрее оставил нас в покое, но тем не менее я ответил ему на идише:

— В этом нет никакой необходимости, ребе. Мы все — агностики.

Раввин посмотрел на меня с грустной улыбкой мудреца и сказал:

— Значит, тем более я должен помолиться за тебя, как когда-то молился за твоего отца. Да, было время, когда твой отец говорил и поступал так же, как ты.

— Как поступал? Что вы имеете в виду?

— Возможно, это тебя удивит, мой мальчик, — снисходительно улыбнулся раввин, — но в свое время, в Одессе, твой отец был известным человеком.

— Что?! — вырвалось у меня.

— Да, и у твоего отца было яркое прозвище, так же как у тебя сейчас.

— Этого не может быть!

— Может! — отрезал раввин. — В одесских гетто твоего отца называли Изралик Штакер. Он был известным конокрадом и контрабандистом.

Раввин усмехнулся, увидев мое неподдельное изумление.

— Моего отца называли в Одессе могучим и крутым Израилем? — В моем голосе звучали удивление и восхищение.

— Да. И единственная причина, по которой я это тебе сообщил, заключается в том, что, судя по всему, это — единственчое качество, которое ты уважаешь в людях.

— Как случилось, что из одной крайности он ударился в другую?

— Когда мы вместе с ним оказались в нашей новой стране, я помог ему изменить его взгляды. Затем, все осознав и приняв Бога, он постарался искупить свои прежние грехи.

— Не переставая говорить, раввин двинулся к двери. — В Библии сказано: «Грехи отцов…» — Он вдруг замолчал и ласково улыбнулся. — А в Америке говорят: «Каков отец, таков и сын». Когда-нибудь, с моей помощью, ты будешь вести себя, как подобает настоящему еврею. Спасибо за все и шолом алейхем мальчики!

— Заходите, ребе, поболтаем, — бросил я ему вслед. Он усмехнулся:

— Лучше я зайду, когда возникнет срочная необходимость в шнапсе или финансовой помощи.

— Заходите в любое время, — ответил я.

После ухода раввина я надолго замер в кресле зажав рюмку в руке. Макс пихнул меня.

— Эй, очнись, Башка. О чем задумался?

— Что? — очнулся я. — Что у тебя на уме?

— А, я думал об отце. Он был настоящим мужчиной, представляешь? Его называли Израликом Штакером. Эй, Макс, не знаешь оптовика, у которого я мог бы купить новое большое надгробие на его могилу?

— Конечно, знаю. Когда представится возможность, мы вместе туда сходим.

В гости ненадолго заглянули Веселый Гониф, Глазастик и Пипи. Увидев их, Макс произнес:

— Как раз вас-то я и хотел увидеть, братцы. Вы что научились читать мысли?

Веселый помотал головой:

— Нет. Мы зашли немного выпить и занять маленько денег. У нас в карманах пусто, как…

— У безгрудой девки за пазухой? — сухо закончил Макс. — Как насчет того, чтобы вначале прочитать небольшую поэму. Придумал что-нибудь новенькое?

— Макс, не заводи его! — завопил Простак.

— Давай-давай, Веселый, прочитай им ту, что приду мал вчера вечером, — подбодрил Глазастик.

— Ладно, ладно, — смущаясь, проговорил Веселый. — Вот, слушайте:

Мари овечку завела
И как-то с нею спать легла.
Овца бараном оказалась,
С ягненочком Мари осталась.

Мы молча сидели, ожидая продолжения. Веселый посмотрел на нас и пожал плечами:

— Это все.

— О нет! — простонал я.

— Бог ты мой! — сказал Макс.

Косой засмеялся:

— Не слушай их, Веселый! Это было здорово. Ты просто поэтический гений.

— Вы, кажется, войдя, объявили, что у вас завелось безумное количество денег? — ехидно осведомился Макс.

— Да уж, — уныло отозвался Веселый. — У меня — как раз на всю оставшуюся жизнь: с такими деньгами я сдохну к сегодняшнему вечеру.

Макс швырнул каждому из них по сотенной и сказал:

— Это аванс. У меня для вас небольшая работа. Будьте здесь сегодня в десять вечера.

— Что за работа? — спросил Веселый.

— Вечером и узнаете.

Гости пропустили по паре рюмок и удалились. В три тридцать Мои объявил:

— Профессор ждет в зале.

— Пускай войдет, — ответил Макс.

Профессор проворно вошел в комнату. Он был похож на энергичного торгового агента. Его глаза оживленно сверкали, белые зубы сияли в дружелюбной улыбке. Он с жаром пожал наши руки, показывая, насколько рад встрече.

— Ребята, вам нужна предварительная демонстрация? — спросил он.

— Да, если вы не против, — ответил Макс. Профессор улыбнулся:

— Вовсе нет, вовсе нет. Для меня это одно удовольствие. Кто-нибудь, помогите мне управиться с этой штуковиной.

Косой вызвался в помощники, и они вдвоем внесли машину в комнату. Это был громоздкий ящик, почти два метра в длину и более полуметра в ширину. Его осторожно поставили на стол, и Профессор начал демонстрацию. Она убеждала. Наблюдая за его действиями, я понял, откуда берутся доверчивые простаки. Прямо здесь, у нас на глазах, он поворачивал рычаг, заправив с одной стороны чистый лист бумаги размером с купюру, и с другой стороны через узкую щель выползала новенькая хрустящая десятидолларовая бумажка. Это на самом деле впечатляло. Казалось, машина действительно делает десятидолларовые купюры. До нас доносились звуки сложно функционирующего механизма. Что-то они мне напоминали, но я никак не мог сообразить, где я их слышал.