Однажды в Америке - Страница 54

Макс озадаченно взглянул на Простака. Тот пожал плечами и спросил:

— Вы имеете в виду простое красное вино, Профессор?

Профессор утвердительно кивнул и сверкнул белозубой улыбкой.

— Вообще-то мы до сих пор называем его красным гвинейским, — сказал Макс. Профессор рассмеялся.

— Мне приходится заново привыкать к вашей американской терминологии. Красное гвинейское — это было нечто экстравагантное. Вообще-то я, как правило, предпочитаю не одурманивать себя алкоголем, а уж если выпиваю, то мои вкусы не выходят за рамки общепринятых, поскольку я вырос в простой крестьянской семье, но, — тут он придал голосу подобающий эмоциональный оттенок, — наибольшее наслаждение в своей жизни я получаю, облапошивая аристократов любыми доступными мне способами.

— В этом смысле мы все с одной и той же яблони, — ввернул я.

— Да, да, — с улыбкой ответил он. — Все мы одного поля ягоды.

— Ладно, парни, кончайте треп. Мы еще ничего не сделали, — сказал Макс. — Когда все подготовим, тогда и продолжите свой выпендреж.

Макс подробно изложил Профессору все детали наших переговоров с братьями Химмельфарбами. Время от времени Профессор прерывал рассказ веселым хохотом или одобрительными замечаниями: «Изящно. Ей-богу, очень изящно!» Когда Макс сообщил, что братья собираются выложить за машину пятнадцать тысяч, Профессор стал очень серьезным, сразу утратил дружелюбный вид и напрягся. Он поднял руку, требуя внимания, и заговорил нашим языком, произнося слова с еврейским акцентом:

— Давайте достигнем взаимопонимания. Деньги любят счет, мальчики. Какова моя доля?

Макс вопросительно поднял брови.

— А сколько вы хотите?

— Спрашиваешь, сколько я хочу? А как сам считаешь? Я хочу пять тысяч долларов.

— Пять тысяч? Вообще-то вам не полагается такого здорового куска, ну да ладно. Будем считать, что часть этой суммы пошла в уплату за уроки, которые вы когда-то нам давали. — Макс зевнул.

— Хорошо, значит, ваша доля за участие составляет пять тысяч долларов. Только смотрите, не лопните на радостях.

Профессор улыбнулся и довольно потер руки.

— Прекрасно, Макс, прекрасно. Когда и где все состоится?

— Завтра в три часа дня вы должны быть здесь вместе со своей машиной.

— Договорились, — ответил Профессор. Мы обменялись рукопожатиями. Уходя, он вновь стал космополитом. Обернувшись в дверях, он помахал нам рукой: — Ариведерчи!

— О'ревуар, до завтра, — махнул я ему в ответ. Мы сели к столу. Макс, улыбаясь, протянул мне сигару.

— Ну и тип этот Профессор. Просто артист. Эй, Башка, вы с ним могли бы выступать одной командой.

— Ну что же мне делать, если я такой умный парень? — пошутил я. Макс рассмеялся. Я обратился к Простаку: — Слушай, ты не можешь определить по речи Профессора, из какой части Италии он родом?

— Ну ты даешь. Я в этом вопросе, как рыба на горной вершине. Мой итальянский — еврейская версия английского, — ответил он. Мы дружно рассмеялись. Толстый Мои принес поднос с выпивкой. Мы сидели за столом, покуривая сигары и смакуя виски. Внезапно Простак спохватился: — А как насчет мистера Мура, который у нас в шкафу?

— Бог ты мой, я совсем забыл о нем, — ответил Макс, и мы с Простаком невольно рассмеялись, увидев, каким несчастным стало его лицо. — Нашли над чем смеяться, — сказал Макс. — Хотя какого черта? Мы еще успеем организовать для него все как надо.

В комнату заглянул Мои:

— Там опять пришли Химмельфарбы. Пропустить их?

В эту минуту через черный ход ввалился запыхавшийся Косой.

— Эти чертовы Химмельфарбы задали мне чертову работенку.

— Пусть братцы немного подождут, — сказал Макс Толстому Мои и раздраженно спросил у Косого: — Что-то случилось?

— У них от этих десятидолларовых купюр совсем в головах помутилось. Они обскакали все магазины в окрестности, проверяя твои образцы.

— Значит, они убедились, что это очень качественная подделка, — насмешливо произнес Макс.

— Они смотались даже в Паблик Нэйшнл Банк.

Мы дружно рассмеялись.

— А сейчас я скажу кое-что, от чего ты, Максик, сразу перестанешь смеяться. Я видел, как они сдали твои двадцать тысяч банковскому кассиру. — Косой заливисто рассмеялся. Увидев внезапно помрачневшее лицо Макса, мы с Простаком присоединились к нему. Какое-то время Макс сидел, обхватив голову руками и что-то мыча себе под нос, а затем произнес:

— Какого черта! Сейчас узнаем, что все это значит. Скажите Мои, чтобы он их пропустил.

Взволнованные братья, в спешке натыкаясь друг на друга, ввалились в комнату. Старший прижимал руку к ходящей ходуном груди и хватал воздух открытым ртом. Его тонкие губы влажно блестели. Он заговорил, отчаянно брызжа во все стороны слюной:

— Все было чудесно, просто сказочно чудесно! Образцы понравились всем-всем! Во всех магазинах! Я даже попробовал обменять их в банке, зная, что там настоящие специалисты. Поначалу меня там здорово перепугали. Кассир посмотрел на меня и сказал: «Прекрасные новые купюры, мистер Химмельфарб. Вы сами их делаете?» Я очень испугался и ответил: «Нет. У меня есть друг, который этим занимается». И знаете, что мне сказал этот гад? Он сказал: «Химмельфарб, держись за этого друга, и ты станешь миллионером».

А потом он засмеялся, вот ведь гад какой! Перебивая друг друга, братья выкладывали нам подробности своего похода по магазинам. Они делали это с таким рвением, что не давали нам вставить ни слова. Они просто горели желанием сейчас же купить машину у Профессора и немедленно приступить к выпуску денег. Когда один из них выкрикнул: «Время …» — я, не дав ему договорить, быстро вставил: