Однажды в Америке - Страница 142

142

— Не они, ты, жирный ублюдок, я спрашиваю про чемоданы! Про четыре чемодана. Куда они делись?

— Чемоданы? — тупо переспросил он.

— Да, ублюдок, чемоданы!

— За ними приходили посыльные! — испуганно выкрикнул он.

— Макс вчера их отдал каким-то посыльным. Я ведь давал тебе записку от Макса, где он про это писал. Разве ты не помнишь?

Да, теперь я вспомнил. Как я мог про это забыть?

— Что за посыльные? — спросил я. — Ты знаешь, откуда они?

— Честное слово, не знаю. Башка, но мы их найдем. Успокойся, Башка, возьми себя в руки, — взмолился он.

— Да, я их найду, — пробормотал я и, выпустив Мои, упал в кресло. Это было большое кресло Макса. Когда я понял, где сижу, я начал смеяться и истерично выкрикивать: — Кресло Макса, кресло барона!

Я смеялся и повторял это снова и снова до тех пор, пока к горлу не подступила тошнота.

Я начал биться головой о стол. Мои подошел ко мне и обтер мое лицо мокрым полотенцем. Слезы стекали по его пухлым щекам.

— Успокойся, Башка, успокойся. Ты можешь сойти с ума.

Я начал плакать. Я обнял Мои и уронил голову ему на плечо. Мы стояли и рыдали, положив головы на плечи друг друга, оплакивая Макса, Простака и Косого — наших безвременно ушедших братьев. Я чувствовал себя ужасно одиноким, потерявшимся. Мы плакали и плакали.

Не скрывая слез, я вышел в зал, попросил всех посетителей разойтись по домам и закрыл за ними дверь. Мы с Мои взяли по бутылке, сняли ботинки и сели на пол.

— Мои, — сказал я, — ты и я, мы будем сидеть и скорбеть по моей матери, по Максу, Простаку, и Косому. Мы всю неделю будем сидеть прямо здесь, на полу, и оплакивать их так, как это принято у праведных евреев.

Только теперь я вспомнил, что пропустил похороны своей матери. Я громко взвыл и поклялся не сходить с места и оплакивать своих мертвых на протяжении всей недели. Мы сидели на полу, плача и раскачиваясь взад и вперед, как это принято у евреев. Мы били себя в грудь кулаками и громко выли от горя и отчаяния.

Когда две литровые бутылки виски опустели, мы погрузились в пьяное небытие. Должно быть, прошло несколько часов, прежде чем я пришел в себя. оа окнами брезжил новый день. Мои громко храпел, лежа на спине. Все мое тело словно онемело. В голове мягко пульсировала боль. Внезапно гигантские паровые турбины заработали в моей голове и завыли, повторяя пронзительным рефреном: «Деньги, деньги, деньги! Где деньги? Миллион наличными. Где все эти деньги?»

Я с трудом поднялся на ноги. Обжигающий, побуждающий к действию жар внизу живота вновь проснулся и стремительно разлился по всему телу.

Каждый мой нерв вторил турбинному вою: «Деньги, деньги, деньги! Миллион долларов». Этот рефрен звучал и звучал во мне, и я начал громко орать:

— Деньги, деньги, деньги! Миллион долларов! Я должен найти свои деньги! Мой миллион долларов! Мои четыре чемодана, наполненные деньгами!

Словно сумасшедший, я выскочил на улицу. Удивленный молочник и его испуганная лошадь уставились на меня, стоящего в сточной канаве и орущего: «Деньги, деньги, деньги! Где мои четыре чемодана с деньгами?»

Внезапно я опомнился и сообразил, что веду себя как сумасшедший. Я понял, что должен взять себя в руки. Никто кроме меня не знает о деньгах в чемоданах. Я должен спокойно и планомерно заняться их донском. Если я буду вести себя как сумасшедший, все бросятся искать мои деньги. «Спокойно, Башка, — начал я себя уговаривать. — Спокойно, приятель, возьми себя в руки». И тут же сделал очередную глупость. Я подошел к телеге молочника. Встревоженный возница попятился. Я схватил литровую бутылку молока и вылил половину содержимого в свое горящее горло.

Молочник смотрел на меня выпученными глазами. Это взбесило меня, и я запустил в него бутылкой. Но промахнулся на какие-то сантиметры. Молочник издал испуганный вопль и бросился бежать по улице. Лошадь пронзительно заржала и поскакала вслед за ним. Они быстро скрылись из виду. Я почувствовал себя немного лучше и без всякой цели побрел вниз по пустынной Деланси-стрит.

Утренний воздух взбодрил меня, в голове немного прояснилась. Я зашел в небольшую кофейню и выпил три чашки горячего черного кофе. Затем поймал такси, доехал до отеля, принял холодный душ, переоделся в свежую одежду и принялся за поиски. Первым делом я опросил всех посыльных и развозчиков грузов на Ист-Сайде. Я снова и снова задавал одни и те же вопросы:

— Грузили ли вы недавно четыре больших чемодана? Знаете ли вы, кто это делал?

Я предложил тысячу долларов в награду за любую полезную информацию. Вначале я хотел предложить даже больше, но затем решил, что это может вызвать слишком много разговоров и ненужное любопытство.

Я разбил весь район на небольшие участки и систематически обходил все местные хранилища. Это не дало результатов. Целую неделю я стаптывал ботинки. Затем я нанял такси и день за днем неутомимо мотался по разным частям огромного города, пытаясь проследить даже самые слабые нити, могущие привести меня к разгадке.

Ведя поиски подобным образом, я напрасно растратил драгоценное время.

В один из дней меня поразила мысль о том, что я пропустил похороны своей матери и Макса, Простака и Косого. Были ли они уже похоронены? Я попробовал узнать. Я опоздал. Я проклял себя за бессердечие и черствость. Меня чуть не арестовали, когда я попытался предъявить Права на одежду и личные вещи Макса. Я думал, что среди них может находиться какое-нибудь указание на то, куда отправлены чемоданы. Я неутомимо продолжал свои поиски. Я снизу доверху обшарил нашу комнату у Толстого Мои в поисках ключей или квитанций.

142